Гаэта

Когда потерявший своих героев Лаар уснул в попытках зализать свои кровоточащие раны, Гаэта не могла найти спасение даже в своем шатре под надежной защитой. Стоило ей закрыть глаза, как она все еще видела железную сферу с круглым окошком, за которым, в дурно пахнущем растворе, плавал, будто обнаженный, глаз – лишенный век, он беззащитно таращился на того, кто прикасался к прибору, и тут же наливался кровью; женщина все еще не могла спать от того, что она видела в его раскрасневшихся венах.

Око Бьомвиля перевезли в передовой лагерь Дертаха, в то время, как войско Гаэты зачистило изуродованные пустоши от живых. Но в ее приказах не было былой страсти и былого желания убивать всех и каждого, кто встанет у нее на пути – все мысли колдуньи каждую секунду возвращались к мерцающим картинам, которые, по непонятной ей технологии, появлялись на окошке железного глаза.

Тем временем Дертах лично осмотрел устройство, и к своему ужасу, к доводящей его до исступления досаде, оно показало ему Ашура Керсама, штурмующего крепость существ, названия которых старый вампир не знал. По виду они походили на людей, но безумно истощенных, подгнивающих на боках; те возвели свои дворцы в огромной пещере – Дертах мог поклясться, что каждое из зданий, возведенных ими, соткано из прозрачной паутины, давно окаменевшей и приставшей к поверхности горы.

Вампир прикасался к оку каждую ночь, чтобы увидеть, что же там дальше, за стенами этого города. Но аппарат Бьомвиля раскручивал ленту событий, произошедших много веков назад, неторопливо и скрупулезно, и вскоре Дертах уже знал, что войско Ашура пробивается через подземные катакомбы Лаара, чтобы укрыть мальчишку болезненного вида. Кто он такой маг не знал, но даже этого знания не требовалось, чтобы понять – артефакт хранился в башне лишь для того, чтобы записывать и сохранять данные, полученные с разных концов мира – и ничем больше не примечателен.

Даже в самом пьяном бреду, хотя у Гаэты и были моменты в жизни, когда она закладывала за воротник больше, нежели бывалый гном, женщина не вспоминала свою мать. Сейчас же она вышла из своего шатра и обняла себя за плечи – холодный ветер продувал прозрачную сорочку насквозь – где-то там, на горизонте заледеневшей пустоши ей показалось, что она видит знакомый силуэт.

Ее босые ноги обжигала боль, но она продолжала идти. Хотя бы для того, чтобы доказать себе – мать умерла, и этот силуэт не имеет к ушедшему прошлому никакого отношения. Гаэта убедила себя, что убьет того, кто посмел напугать ее, посмел погрузить в это состояние детского бессознательного страха – и эта мысль грела ее. Пожалуй, она могла даже сказать, что идет туда именно ради этого, но где-то глубоко внутри ей хотелось, чтобы это и вправду была…

…Гаэта, как и прочие, почти не имела воспоминаний, но теперь то немногое, что осталось в ней, шевелилось и жаждало ожить. Прижимая руку к солнечному сплетению, ведьма ощущала идущий изнутри жар – среди горячих ударов сердца, среди вздымающейся в такт дыханию груди было что-то еще. Оно  постепенно пробивалось наружу, проклевывалось, и вот уже захлестнуло Гаэту безудержной тоской. Она поймала себя на том, что вытирает сухие глаза, а затем, несколькими минутами позже, по щекам текут слезы. Потому что тот силуэт вдалеке, окруженный ореолом темных лучей Крома, спрятавшегося за горизонт, был ни чем иным, как ее матерью – будто сотканная из теней и переливающихся искр; будто прозрачная, но такая осязаемая – Гаэта ощутила запах ее волос, а затем прижалась к ней всем телом и начала шептать бессвязные слова, уткнувшись ей в плечо.

Исчезновение ведьмы осталось незамеченным. Даже Дертах упустил из виду свою ближайшую подчиненную.

И поэтому прошла уже неделя, как она исчезла, растворившись в объятиях призрака, пришедшего к ней из глубины памяти; а бесстрастное Око Бьомвиля с радостью продолжало рассказывать истории забытого прошлого каждому, кто осмелится прижаться к его стеклянному экрану.

Именно в его объятиях утонул Дертах. Старый вампир забыл гордость, забыл себя в тонкой пленке тумана, скрытой внутри прибора. Потеряв сон и мысли, он раз за разом возвращался к прошлому, возвращался к воспоминаниям старого "глаза”. Никогда до он не испытывал столь полного отчаяния; столь густого, физически ощутимого, подкатывающего комом к горлу, одиночества; и даже если он понимал, что Око Бьомвиля вызывает у него зависимость легко сопоставимую со столь родной жаждой крови, то ничего не мог поделать. Скуку он убивал в тумане прошлого Лаара, раз за разом прокручивал кадры Катаклизма, всматривался в лицо Архааля и Хигарта – реальность перестала иметь значение для вампира.

Как Гаэта утонула в самой себе, Дертах провалился в историю; в жизни людей, чьи тела давно стали тленом. Переставая разделять реальность и вымысел, он наблюдал, как проносятся в сером вязком космосе великое множество миров, нанизанных на нити времени. Будто издали он наблюдал, как Кром обнял поверхность, истощая плодородные почвы и поля; как черные лучи превратили в пыль Аккению и всех ее жителей; и как парит высоко в небе Звездный Чертог – Бьомвиль – среди золоченых шпилей и ярких прожекторов многочисленные печи выбрасывают в воздух тлетворную гарь. Пытаясь не задохнуться, вампир прикоснулся к стенам обители Звездных Стражей, и ощутил, как змеится между пальцами песок; увидел, как осыпается лоск, и под золотом оказались лишь мышцы, уже иссохшие, и вены – Дертах узнал величайшую тайну: паразитирующие на энергии жизни, Стражи пропускали сквозь генераторы Бьомвиля души всех умирающих на Лааре; до этого момента вампир думал, что Астральная Сеть является изобретением его хозяина, но теперь все встало на свои места – задолго до Скованного человеческие души были ресурсом, а человеческие жизни – собственностью.

Еще многие дни, месяцы или годы, Дертах наблюдал за тем, кто считал себя полноправным хозяином Лаара…

…а где-то внутри этих сухих стен, сведенных болью долгого голода, Гаэта обнаружила себя в темной комнате. Гулким эхом она слышала свое дыхание и дыхание этого места: судорожное, едва различимое. И глухое сердцебиение Бьомвиля.

- Мама? – запрещенное для слуг Ковена слово слетело с ее уст. Ведьма никак не могла привыкнуть к тому факту, что ее рот все еще может произносить его. Жаркое, горячее слово, находящее отклик в сердце.

Она смотрела на женщину в лазоревом хитоне и до боли в скулах повторяла – Мама!

- Девочка моя… - безразличие глаз заставило Гаэту вздрогнуть, прижаться к полу и отчетливо услышать, как глубоко внутри этого места сердечная мышца Бьомвиля продолжает свою работу – огромный механизм, оплетающий своими венами тысячи миров – огромное живое создание, пожирающие все, до чего дотянутся тонкие нити его пальцев.

- Мама…

Нет, Гаэта не знала, что хочет сказать этой женщине, пусть даже та действительно окажется ее матерью. Все больший и больший ужас сковывал ее.

- Ты дома. Я думала, что ты хочешь найти ответы, но ты просто маленькая заблудшая девочка. Теперь ты дома, разве нет?

- Дома?

- Звездный Чертог. Ты и я. Мы здесь, в Бьомвиле. Разве ты никогда не мечтала о том, что бы Он снова ожил?

- Но ведь он… уже ожил.

- Ты говоришь об Уггуде?

- Да, - кивнула Гаэта.

- Тебя так долго обманывали, - женщина тяжело вздохнула, а затем обняла Гаэту, и ведьме показалось, что биение сердца ее матери имеет с сердцем Бьомвиля единый ритм. Медленный, затухающий.

- Мама.

- Да. Теперь уже все позади. И ты поможешь мне? Ведь ты поможешь мне?

- Да, мама.

В душе ведьмы все разрывалось от огня. Ей показалось, что кто-то проворачивает в ее грудной клетке раскаленный нож, а затем она откинула голову назад и закричала от боли: перед ее глазами пробежала вся история Лаара, такая правдивая и откровенная, что она не смогла сдержать слез.

Вот Бьомвиль, созданный для счастья всего живого. Много веков спокойствия, много веков бесконечного блаженства. А затем из этой системы выпадает один винтик, который разрушает все. Гаэта видит лица, видит имена, числа, даты, видит судьбы и их крушение – этим винтиком был Уггуд, один из Стражей, который решил прибрать все к своим рукам.

- Нам нужна помощь. В прошлом. Девочка моя, ты ведь хорошо его знаешь?

- Кого?

- Керсама. Ашура Керсама.

- Да, - призналась ведьма.

- Сейчас в его руках находится Архааль. Помоги нам. Помоги.

- Да, - дрожащим голосом сказала Гаэта, затем сжала кулаки и добавила. – Да, мама, я сделаю это.

И ее лицо расплылось в улыбке.