Кром
Шум
ночных улиц города разбудил беременную женщину. От судорог и боли она едва
могла шевельнуться; пальцы онемели, а ноги были сломаны тем, кого называют
Портным. До той ночи, когда она услышала крик ребенка на другой стороне улицы,
Мария считала его всего лишь легендой: призраком, что ворует человеческую кожу.
На ночных улочках, как говорят, он любит тихо следовать за пьяницами,
вывалившими из трактира, а затем душить их толстыми нитками, шить из их шкур
одежду – все ради своего хозяина: тому был необходим гардероб на любой случай.
Но,
как бы там ни было, раньше для Марии он был всего-навсего легендой. А сейчас
прошло уже три месяца, и она знает о его иглах больше, чем кто либо. Длинные,
серебристые – он вкалывает их себе в район запястья, чтобы не потерять; в
полутьме шарит по коже подгнившими пальцами, поддевает изумрудные головки,
обнажает тонкие иглы, спрятанные в его пересохших венах. Вчера Мария видела,
как в этот подвал он затащил мужчину – дородного, с пивным брюхом, бородой –
тот весело шутил и смеялся над любым словом Портного. В темной комнате женщина
дернулась, но цепь, крепко стягивающая ее шею, протяжно звякнула, и еще туже
обвила гортань – мужчина даже не обратил на нее внимания, до того он был пьян.
За
то, чтобы заснуть этой ночью, она бы многое отдала, но Портной зажег
ослепляющие факелы и начал петь себе под нос. Он уложил мужчину на обеденный
стол, срезал пуговицы с его рубахи, а затем снял ее. Мария никогда не забудет,
как выглядит человек, когда его лишают кожи.
А
кровь…
… Мария думает,
что это самое ужасное, что она когда-либо видела…
…
сочится на пол.
-
Тише, - приказал ей Портной, когда она попыталась закричать. Длинной иглой он
провел по ее губам, напоминая, что с ней случится, если она еще раз попробует
шевельнуться. – У Хозяина скоро праздник. Будем шить кафтан. Тебе какие кафтаны
больше нравятся: красные или белые?
К
празднику "хозяина” готовились все те, кому не нашлось в жизни места: те, кто
умер, а затем, по нелепости, воскрес; те, кто боялся старости и ради омоложения
пил кровь; и особенно такие, как Портной или его друг Ювелир – не обычные
безмозглые мертвяки, но уже давно и не люди.
-
Ну так? – поторопил он Марию.
А
на ее молчание ответил легким унизительным ударом. По его мертвому лицу
пробежала усмешка – щеки Портного были разодраны до ушей, и его лицо не
разваливалось лишь благодаря неровным стежкам.
-
Красный? Или белый?
-
Красный, - прошептала она.
-
Хорошо. Будет красный, - Мария отвернулась (в трусости стыдливо закрывая рот,
чтобы не выпустить содержимое желудка), когда Портной освежевал свою жертву.
-
Будет красный, - повторил он, и вывернул кожу наизнанку, демонстрируя ей
заготовку для кафтана. – Будет красный. Мне тоже нравится – изнутри кожа
красивее, правда?
Девушке
казалось, что ужаснее этого призрака, о котором, кажется, еще ее бабка слышала
предания, не существует. Оказалось – существует.
Его
звали Ювелиром. И у него были тонкие руки с изящными пальцами – под кожу словно
добавили дополнительные фаланги. А глаза вечно распахнуты, срезаны веки, сбриты
брови, и сами они словно рассечены – всегда красные, будто набухли от крови. От
кропотливой работы боли в пояснице заставили Ювелира сжать свои ребра стальным
корсетом, закрутить его ржавыми болтами, утянуть свои легкие, чтобы неловкий
вдох не испортил работу – уже много лет он трудится над кольцом для своего
хозяина. Трудится в вечном молчании зашитых губ; в вечной тишине отсеченных
ушей – именно он принимал у Марии роды.
Он
был еще одним призраком старой эпохи. Никто не знал кто он, откуда пришел, и
зачем продолжает существование. Ювелир и сам не знал до той поры, пока не
услышал вкрадчивый зов хозяина, как услышали его миллионы других отверженных
живыми по всему Лаару. И когда демон обрел дом, его занятие, его самое любимое
занятие, обрело смысл: до этого из любых подручных материалов он делал
украшения, а затем выбрасывал их на улицы города, и чаще всего подобравшие их
умирали от страшных болезней. Теперь же Ювелир уже много лет ковал кольцо для
своего хозяина. И да, именно он принимал роды Марии.
В
тот день, когда Портной поймал ее, она услышала детский крик. Придерживая живот
(словно она и правда думала, что он может
родиться прямо сейчас, на шестом месяце), Мария выскользнула из постели и
выглянула в окно – туман стелился по улицам. А где-то там, вдалеке мигают
огоньки, и кажется, будто это рядом с люлькой оставили масляной светильник.
-
Это такая жалость, которая рождается в беременной женщине. Такая жалость,
которая делает ее дурой, - услышала она однажды, когда при полном свете Портной
играл с Ювелиром в кости. Именно тогда ей стало плохо, отошли воды, по ногам
потекла кровь – она кричала, и демоны обратили на нее внимание лишь через
несколько часов. Ювелир, у которого обнаженная грудь вся резана-перерезана,
склонился к ней. Его длинные пальцы впились железными когтями в ее бедра,
заставили раздвинуть ноги. И она кричала до тех пор, пока ножницы Портного не
перерезали пуповину новорожденного.
-
Ты придумала, как назвать мальчика? Да, это мальчик, - Ювелир с безразличием
держал его на руках. Оголенные глазные яблоки буравили женщину, а ребенок на
его бледных руках исходил криком.
Она
придумала. Уже давно придумала. Но не сказала им. Она смолчала, она специально
смолчала, зная, что демоны имеют над детьми особую власть, когда знают их
имена.
-
Ладно. Хозяин сам назовет. Как ему вздумается, - Портной пожал плечами. –
Продолжаем.
Уже
давно их хозяин мечтал о наследнике. Не о таком, которого может родить смертная
женщина, но о том, для рождения которого оный необходим.
Демоны
отдали ребенка матери, а сами вернулись к игре. Тот, что снимал кожу, был
азартен – иногда по его губам текла красноватая пена гнева. Ювелир же,
напротив, холоден и безжизнен – видимо поэтому, он постоянно выигрывал. А может
потому, что его тонкие пальцы не огрубели, и жульничал он так же легко (…как дышал, - подумала Мария, но затем еще
раз посмотрела на замки его корсета и представила те боли, которые вызывает у
него даже глоток воздуха), как убивал.
Снова
и снова Мария вспоминала тот день, когда шла по темной улице к плачущему
ребенку. В тумане она едва могла различить его формы. И когда разглядела,
закричала – это Ювелир лежал на брусчатке и издавал протяжные стоны, подражая
плачу младенца – нитки его зашитого рта шевелились, расползались. Он схватил ее
за голень и вывернул ногу под неестественным углом – Мария подумала, что сейчас
от удара она потеряет ребенка, но сильные руки Портного подхватили ее, и
очнулась она уже в этом подвале, где за маленьким окошком слышан шум города.
Теперь кости уже срослись – срослись так, что женщина никогда больше не будет
ходить, а ребенка скоро отнимут. Об этом ей сказал Портной.
-
Скоро хозяин придет. Будет ему кафтан. Будет ему колечко. Будет ему и
наследник, - прошептал мертвец.
И
вскоре действительно кольцо было готово. Ювелир сделал его из черной застывшей
крови – он запаял ее в самое легкое серебро, которое только можно представить,
и та превратилась в черный агат. Крупный, с острыми краями.
-
Ты так и не придумала, как назвать дитё?
Мария
отрицательно покачала головой.
-
Значит, придумает хозяин, - безразлично сказал Портной. Из содранной кожи он
сшил кафтан. – Уже скоро он будет здесь.
И
он пришел. В дождливый день в дверь постучал мужчина. Когда-нибудь его назовут
Скованным, когда-нибудь Уггудом, когда-нибудь богом, но сейчас он остался
безымянным. Как остался он и без лица – под любое настроение Портной подбирал
ему человеческую кожу, и та прилипала к колдуну, позволяя ему иметь ту
внешность, какую диктует его настроение.
В
день рождения Крома он был моложавым, жилистым, с сединой на висках и серыми
глазами. Он присел к Марии и улыбнулся ей. Затем взял на руки ребенка.
-
Мальчик?
-
Мальчик, - ответил Портной.
-
Мальчик – это хорошо. Очень даже хорошо.
Мария
что-то сказала, но Ювелир зажал ей рот рукой, затем прижался нитками на своих
губах к ее уху:
-
Заткнись, иначе…
Не
нужно было говорить, что будет – она замолчала.
-
Что делать с ней, хозяин?
-
Стереть память и отпустить, что еще?
И,
вероятно, для Марии это был самым страшным наказанием: серебряными нитями ее
память вытекла, а раны на ногах зажили; Портной вывел ее из подвала, и она
никогда не вспомнила о своем сыне, и не узнала, какую участь ему уготовили.
За
пару часов приготовления к ритуалу были завершены. Все это время колдун держал
ребенка, улыбался ему, а затем, когда Ювелир вычертил на столе магический круг,
гордо сообщил:
-
Его зовут Кром. Отныне его зовут Кром!
-
Прекрасное имя, хозяин!
-
Прелестное!
-
Знаю, - кивнул он.
Когда
туман лег на город, и началась ночь, колдун взял в руки кольцо, сделанное
Ювелиром, и вставил его в рукоять ритуального ножа.
-
Мы приветствуем тебя, Кром, - прошептал Ювелир.
-
Мы приветствуем тебя.
-
Приветствуем, - кивнул колдун и положил ребенка на кухонный стол. Лезвием он притронулся к его животу, и мальчик
улыбнулся.
-
С днем рождения! – прошептал Ювелир. Он, как и многие другие, ждали рождения
этого ребенка многие годы, и теперь он был в их руках. Сын Уггуда – Кром.
Трое
замкнули круг вокруг алтаря. Лезвие начало дрожать, камень в его рукояти
пульсировать, и кровь из разрезанного колдуном пальца проползла по острому краю
кинжала до агата. А мальчик смеялся, поднимая руки навстречу демонам.
-
С днем рождения, Кром, - сквозь нитки прошамкал Ювелир. Его тонкие пальцы
крепко сжимали руки хозяина и Портного, и стоило им разорвать круг, как демоны,
пробудившиеся волей этого ребенка вырвутся наружу и овладеют телами тех, кто
вызвал их – и будут владеть до той поры, покуда гниль не съест их оболочки. А
пока в бурых каплях крови, впитывающихся в стол, они ползли к ножу. Добирались
до агата, и пробуждали его к жизни. Треснула серебряная оправа кольца, и черный
камень взлетел к потолку, опутанный красными венозными нитями.
-
С днем рождения, Кром, - с благоговением прошептал Портной. Смехом ребенка
питался камень. Агат рос, набухал, и демоны находили в его растущей тени свое
спасение. Он излучал черный свет, дарующий отродьям тьмы силу. Он пульсировал,
словно сердце, и издавал протяжные стоны.
Это
был голод.
-
Да. С днем рождения тебя, Кром, - колдун разорвал круг, и в ту же секунду
пронзительный визг камня наполнил комнату. Серое облако крови и пыли рванулось к
окну, и, выбив стекло, выпорхнуло на улицу.
И эта пыль врывалась в дома, наполняя сны людей кошмарными видениями, а
с ростом Черной Луны – убивая, и выкачивая их жизненные силы до дна.
-
Поздравляю вас, хозяин! А куда девать людского детеныша?
-
Подкинь к дому Марии.
Ювелир
взял мальчика на руки, подумал, что не стоило стирать ей память, потому как
любовь к сыну, все равно поборет колдовство. Уггуд прочел это в голове слуги и
улыбнулся:
-
Да. Не стоило. Но от ошибок не заречешься. Догони ее, думаю, она не далеко
ушла.
Ювелир
ушел, а вскоре и колдун вышел на улицу, поднял глаза к небу. Серый смог окутал
город шалью: ворующий дыхание, ворующий хорошее настроение и ворующий мысли. А
с рассветом на солнце Лаара появилось незаметное темное пятно. И с каждым днем
Кром рос, питаясь страхом, питаясь ужасом и кровью – сегодня Черная Луна начала
свой рост, чтобы, закалившись в ненависти и агонии, затмить светило. И опутать
мир своими лучами – охрово-черными
|
